Андрей Гербулов: «Не видел тренера, который бы работал больше Пихлера. Странно, что у него не получилось»

Вячеслав Самбур привез из Перми большое интервью с одним из самых авторитетных тренеров в русском биатлоне и его откровения о противоречивой эпохе Прохорова.

Он не любит давать интервью — и вообще привык доказывать делами, а не словами. Пожалуй, лучший настройщик стрельбы в русском биатлоне. Спортсмены и коллеги характеризуют его коротко: «профи», «супертренер», «его сейчас не хватает». А сам Гербулов рассуждает всегда спокойно, вдумчиво, без эпатажа, зато мощно и по делу. Готовясь к зимнему биатлонному сериалу (а впереди беседы с Пихлером, Ростовцевым, Хованцевым и Лопуховым), разговор с Гербуловым стоял особняком: за олимпийскую четырехлетку он уходил, приходил, был старшим и просто помощником. Но всегда при деле.

— Полтора года вы не тренируете сборную. Жить стало легче?

— По ритму изменений нет. Сейчас работаю в красноярской Академии биатлона — выездов стало даже больше, дома в Перми почти не бываю. Но мне нравится: и дочь у меня под присмотром, и команда хорошая — можно думать о перспективе. Все как раньше — занимаюсь биатлоном.

— Уходя, вы сказали на тренерском совете, что не можете бросить семью.

— Да, выбор был такой: или сборная, или семья. У меня два сына и дочь. Наташе надо уделять больше внимания, чем раньше — у нее уже совершенно другой уровень. Когда она выступала по девочкам, постоянного надзора, может, и не требовалось. Сейчас надо думать о будущем, быть рядом.

— Ваш уход был, в том числе, и бегством от стресса?

— Не совсем. Стресс был каждый год, даже, наверно, каждую гонку. Но я ведь возвращался, несмотря на это. Конечно, причин несколько. Результат оказался неважным: прошло два чемпионата мира — их итоги не удовлетворяли никого. Я мог остаться, держаться за место — но зачем?

Еще психологическая усталость — в таком напряжении нельзя находиться несколько лет подряд. Я посчитал, что мне нужна пауза в работе — сейчас я стал намного спокойнее.

***

— В 2010-м из сборной скандально увольняли старшего тренера — Владимира Аликина. Вы были его помощником, но ушли гораздо тише.

— Я заведомо объявил, что ухожу из команды — принял решение еще на Олимпиаде в Ванкувере. Это был один из самых удачных сезонов нашей работы: золото Устюгова, бронза в эстафете, много побед на этапах — но хотелось отдохнуть от бешеного темпа.

По Володе не могу сказать, не знаю, почему он не остался в команде. Для меня до сих пор это непонятно.

— Устюгов рассказывал, что Аликина снимали спортсмены, даже чуть ли не голосованием.

— Между тренерами и спортсменами тогда были… конфликты не конфликты, но недопонимание точно. Именно по работе. В тренировках не бывает такого, чтобы все выполнялось строго по плану. Спортсмены стали заслуженными и знаменитыми, начали задавать вопросы — им хотелось что-то менять.

Аликин был уверен в своем плане, но не всем это нравилось. Думаю, что причина ухода в этом — в какой-то момент все друг от друга устали. Кстати, Лопухов такой же — всегда строго придерживался своих правил.

— Правда, что тогда Максим Чудов мог остановить занятие и наорать на тренеров?

— Такого никогда не было. Были разговоры серьезные, жесткие, но в другое время и без крика.

— Из-за вашего возвращения в 2011-м возникла ссора с Аликиным — кто все-таки ее спровоцировал?

— Почему-то люди подумали так: если Гербулов пошел в сборную, то должен протащить за собой друзей, приятелей, бывших коллег. Я не понимаю обиды Владимира Александровича. Жизнь длинная, порой приходится принимать решения, которые не нравятся твоим друзьям.

Не думаю, что тогда мне надо было вставать в позу: я не пойду в команду, если вы не возьмете Аликина. А все поняли так, что Гербулов не выставил ультиматум и оказался предателем.

— Но у вас была договоренность, что если возвращаетесь в команду, то вместе?

— Не было. Был вариант вместе перейти в другую сборную — нас звали перед сезоном-2010/2011. Страну не скажу, много времени не прошло. Естественно, это ближнее зарубежье.

Мне кажется, советским тренерам сложно просто так сорваться куда-то. Вот многие прибалтийские тренеры могут уехать в любую страну — у нас, кроме Хованцева, Королькевича, я таких не знаю.

— Какие у вас с Аликиным отношения?

— При встрече здороваемся. А отношения… Наверное, никаких нет.

— Обидно, что такая эффективная связка распалась?

— Спорт — такая сфера, где нельзя постоянно быть вместе, надо что-то менять. Застой не приведет ни к чему хорошему.

До нас было много таких же связок — и тоже все разваливалось, люди расходились. Ничего страшного. Команда — это в меньшей степени тренеры. На первом месте все равно спортсмены. Тренер — просто помощник, который должен правильно управлять.

***

— Вы застали переход от эпохи Тихонова к эпохе Прохорова. Чего ждали от нового руководства?

— Что нам предоставят идеальные условия. Хотелось работать и знать, что как тренер можешь ни в чем себе не отказывать. Команда Прохорова этого добилась: у спортсменов и тренеров было все. Это касалось и обеспечения, и зарплат.

Если характеризовать в одном слове — изобилие. Мы выбирали любые сборы, любой сервис, любой ресурс — оставалось только творить. Сумели ли мы? Думаю, нам не хватило профессионализма. В том числе, и моего. Те затраты, которые были при Прохорове, не вылились в высокий результат. К сожалению.

— Считаете свою работу не успешной?

— Амбиции были выше, чем итоговый результат. Хотя уровень все равно показали довольно приличный: брали Кубок наций два года, побеждали на этапах. Но реальной яркости не получилось, хотя для этого было все.

— При Прохорове фигура тренера действительно была отодвинута на второй план?

— Я этого не почувствовал. Для спортсменов тренер был главным авторитетом. Все говорят, что спортсмены напрямую общались с Кущенко. Ну и что? Никто не знает, как было на самом деле.

После звонка от спортсмена Кущенко перезванивал тренеру и говорил: так и так, поступила такая информация, что у вас? И разбирались, принимали решение. Никогда не было такого, чтобы руководство что-то приказывало нам в плане тренировок.

— Команда не была перегружена наблюдателями? Разные советы, эксперты и т.д.

— Время такое. Когда мы работали с Колокольниковым и Аликиным, экспертных советов не было — просто мог приехать президент или главный тренер, задать вопросы.

После Ванкувера ввели советы, где мы должны были отчитываться. Это выбило из колеи. Ты практик, но должен выступать где-то на совете, понимая, что там сидят не те специалисты, которые могут спросить правильно.

***

— Вы работали в сборной на момент допингового скандала в 2009-м. Как это было?

— Как тренер по стрельбе я был далек от этой истории. Даже врач все решает со старшим тренером, не со стрелком. В личных беседах со спортсменами было понятно: это большой спорт, без фармакологии никуда. Все знают, что так или иначе она есть. Но кто что принимает — я был не в курсе.

— Когда узнали, что у команды несколько положительных проб?

— Перед первой официальной тренировкой, уже на ЧМ в Корее. Пошла информация, причем я узнал откуда-то со стороны — официально никого не собирали, просто кто-то подошел и сказал.

— Ваша реакция?

— Какая тут реакция? Пол провалился. Все были уверены, да и доктора говорили: у нас такого быть не может. Для меня это был шок.

Отношения с коллегами из других сборных испортились моментально — это даже не объяснить. Причем коснулось не только тренеров, но и обслуживающего персонала. Здороваться они продолжили, но сразу дали понять: лучше к нам не подходи. В тот момент мы были отдельно от всего мира.

— Правда, что за несколько недель до того Александр Тихонов проводил собрание, на котором умолял перестать колоться?

— Да, разговор такой был. Александр Иванович выступал на собрании тренеров. Было предупреждение: усильте контроль — просто призыв ради поднятия дисциплины. Не было такого, чтобы он пофамильно называл тех, кто заколот. Не было даже намека, что у нас что-то не чисто.

***

— Вы вернулись в 2011-м, тогда же пришел и Лопухов. Вы были знакомы раньше?

— Встречались на сборах, были в дружеских отношениях. Для меня он не был абсолютно новым человеком. За год моего отсутствия команда почти не изменилась, по тренерской работе тоже изменений никаких. Но у Николая Петровича был другой подход к дисциплине, свои требования — началась притирка.

— В чем это выражалось?

— Я-то привык к такой работе, был раньше в команде — ребята меня воспринимали. Они отреагировали так, будто я не уходил. Но второй тренер поменялся, и команда немного растерялась.

Ребята знали, как в нештатных ситуациях вести себя со мной. Николай Петрович намного строже меня в плане работы, долго искал контакт. На что-то я закрывал глаза, а он нет. Он старался в каждом действии вести себя жестко. При мне спортсмены могли славировать. Если я видел, что кто-то не тянет, то мог сказать: тормозни, займись чем-то другим, погуляй. У Николая Петровича план должен был выполняться от и до.

— С кем он испортил отношения еще при вас?

— Врагами не стал ни с кем. Рано или поздно спортсмены поймут, что тренеры хотели только добра. Николай Петрович привык, что раньше подчинение было беспрекословным, на уровне армейского. Сейчас спортсмены воспитаны по-другому. Надо брать в расчет, что они в чем-то знамениты. Они не позволяли с собой обращаться в каком-то жестком стиле.

— Не считаете ошибкой, что согласились стать старшим, а не ассистентом?

— Да нет, я ж до этого проработал несколько лет. Ошибка была в том, что возле команды надо было держать тех профессионалов, к которым привык. Но окружение поменялось полностью. И я понял: коллег, которые понимали тебя с полуслова, рядом нет. Есть Лопухов, новый обслуживающий персонал, новые аналитики, плюс в сервисе появились иностранцы.

Мы потратили время на притирку. Раньше я не отвлекался на какие-то зоны, потому что и так знал, кем они закрыты. Ты придешь и спросишь: что там? Тебе сразу выложат. В этот раз приходилось заново все распределять. Но ребята подобрались талантливые, со временем стали справляться отлично.

— Главным тренером тогда был Валерий Польховский. Вам удобнее, когда есть главный или лучше без него?

— Если все работают честно, то разницы нет. Главный нужен, чтобы вносить коррекцию. Польховский достаточно компетентен для этого — он мог вмешаться, когда нужно, с этим проблем не было.

Почти все вопросы мы решали втроем: я, Лопухов и Андрей Падин. Иногда решение выносили выше, на главного тренера. В этом случае приходилось что-то доказывать, но недоверия не было. У меня с Польховским нормальные отношения. Если когда-то у нас были споры по команде — это не значит, что мы стали врагами.

— Самый жесткий спор за последние годы?

— По комплектованию эстафеты. Особенно на ЧМ-2012 в Рупольдинге. Все обвиняют нас по Устюгову — мы его тогда не поставили. Но на тот момент Женя был не готов, разбил голову. В интервью он упоминает только Польховского, но тогда было голосование: я, Лопухов, Падин, Барнашов, Кущенко, Польховский.

— Вы за кого?

— За Волкова вместо Гараничева. Его для того и привезли на ЧМ, чтобы дать понять, что это такое. В то время была такая ситуация: в команде не было стопроцентно надежных людей. Блеснуть могли все, но и сомнения всегда оставались по каждому. Я хотел создать команду на будущее, не дать потеряться Волкову, Лапшину, молодым ребятам.

***

— Кто придумал поменять вас местами с Лопуховым после сезона-2011/12?

— Не знаю. Было заседание экспертного совета Минспорта, там нам указали на ошибки. После этого я уехал — уже не думал, что буду работать в команде. Потом пообщались с Николаем Петровичем. Приехал в Москву — и нам сказали, что амбиции надо убрать в сторону, поменяться местами: он старший, я помощник. Меня это не задело. По большому счету, кто старший, разницы нет. Это во многом номинальная должность.

— Как считаете, Лопухов пожалел об эксперименте с биатлоном?

— Не думаю. Мы созванивались, у него было желание работать дальше. Он приобрел опыт, хотя ему и так опыта не занимать. На мой взгляд, сегодня в России нет тренера-практика сильнее, чем Лопухов. Таких надо ценить и обращаться к ним за помощью. Проблема у него одна — возраст.

— Вы бы поработали с ним еще раз?

— С удовольствием, поучился бы. В сборной или нет? Чтобы возвращаться — надо иметь такой багаж знаний, который раньше туда не внес. Если я пойму, что у меня есть эти знания — то да, можно размышлять.

— Два года вы работали рядом с Пихлером. Он — зло или добро для нашего биатлона?

— Тренера, который бы работал больше Пихлера, я в жизни не видел. От зарядки и до отбоя он что-то делал. Перед обычной тренировкой раздает всем задание, но тут же сам идет проверять круг, какие-то детали, хотя для этого есть помощники.

Пихлер старался продумать все шаги наперед, чтобы не было форс-мажоров. Он очень трудолюбивый. Странно, что у него не получилось. Со стороны я наблюдал — казалось, он все делает правильно. Обвинять одного Пихлера сложно — он сильный тренер, многого добился.

— Ростовцев — классный специалист?

— Павел для меня самый перспективный тренер по стрельбе. Это видно в его отношении к спортсменкам, в его подходах. Я следил за его работой — он очень сильный специалист, к тому же сам прошел большую школу. Мне было приятно наблюдать, как он работал с женщинами.

***

— Ваш предшественник Михаил Ткаченко незадолго до ухода сказал: команда избалована. Ощутили?

— Ясно, что из Ванкувера парни вернулись другими. Один чемпион, еще три призера — в какой-то момент стали думать, что трудиться больше не надо.

Когда-то я работал в молодежной команде, там же тренировался Черезов. Поехали на сбор в Горнозаводск: девчонок поселили в нормальные условия, а парней в детский сад. Они спали в одной спальне, на детских кроватях, умывались в этих умывальниках — но у них глаза горели. Им было достаточно того, что есть снег и можно тренироваться — ради этого они были готовы жить и спать где угодно.

Когда состоявшиеся спортсмены заявляют: нам не нравится этот номер в немецком отеле — я вспоминаю Горнозаводск. Помните, как у вас в юности горели глаза? Постепенно люди понимают, что залог успеха не в бытовых условиях.

— С кем из спортсменов вам было проще всего работать?

— Могу выделить Черезова, которого я знаю с юношеского возраста. Он при мне вырос, при мне добился всего. Ребята, которые пришли после него, для меня не так близки в отношениях. Но и с ними проблем не было.

— У кого из нынешнего состава потолок дальше всего?

— У Шипулина, он раскрылся не до конца — потенциал позволяет бороться за Кубок мира. Я был в Бельмекене в этом году, видел, как тренируется Логинов — у него большое будущее. Есть огонек, он чем-то похож на Чудова, Устюгова. Вырастет в хорошего спортсмена.

— Что с ним творилось в прошлом году?

— То же самое, что творится со всеми новичками. Выдержать груз доверия не каждому дано. Как правило, первый год никто из талантов ничего не показывает. Саша постоянно чувствует, что может, что у него все есть, это и мешает. Надо подождать.

— Самый счастливый момент в работе за последние годы?

— Обычно тренеры не обращают внимания на кубковые победы — они больше значат для спортсменов. Но я скажу: победа Андрея Маковеева в индивидуальной гонке в Нове-Место.

Многие годы он не мог рассчитывать на такой результат — четыре рубежа чисто. До Маковеева индивидуалку не выигрывал никто из того состава. Если бы выиграл кто-то другой, я бы сказал: ну выиграл и выиграл, молодец. За Андрея было очень радостно.

— Самое запоминающееся отмечание?

— После олимпийского золота Устюгова. Из Уистлера поехали в Ванкувер, проводили нашего техника Суслопарова, на обратном пути искупались в океане. Я, сервисмены, персонал. Так хорошо, все были счастливы.