Такого Тихонова вы никогда не слышали: про русский народ, шубы, Сталина и песни с Высоцким

Павел Копачев и Вячеслав Самбур в гостях у легенды.

Мы едем из аэропорта по уютному Минску на белом «Мерседесе». За рулем — четырехкратный олимпийский чемпион Александр Тихонов. 2 января ему исполнится 72, но его энергии, бодрости и силе можно позавидовать.

Три года великий биатлонист живет в Беларуси вместе с женой. На первом этаже его дома на Сторожевской улице — кафе с ароматным кофе и свежими круассанами. Тихонов угощает:

— Я сюда частенько хожу, европейский сервис, рано открываются. Мне вообще в Минске комфортно. Окна нашей квартиры выходят на набережную Свислочи, вечером гуляем с собачкой. За городом у нас небольшая дача. Можно сказать, идиллия.

С Тихоновым у Sports.ru были разные отношения: так получилось, что мы не общались почти 7 лет. Но на большое интервью перед зимним сезоном все-таки договорились — мы приехали в Минск, Тихонов встретил, подарил книги с автографом и, как он умеет, долго, эмоционально и интересно рассказывал.

Возможно, вы запомнили Тихонова как вечно недовольного биатлониста из прошлого — но его биография (особенно неспортивная) точно стоит того, чтобы узнать о нем больше.

Ниже монологи Тихонова — о СССР и России, Сталине и Путине, поэзии и музыке, подвигах и падениях, шубах и машинах.

Он такой один.

Беларусь, дом, Лукашенко

Жизнь начертила Тихонову сложные маршруты. Родился в челябинском селе Уйское, а в сборную попал из Новосибирска; получил признание в Москве, но самый успешный бизнес организовал в Ростовской области; долго жил в Австрии, а сейчас его дом — в Минске.

— В Беларуси впервые побывал в 1967-м, а жить захотел лет 5-6 назад. В Москве теперь только наездами. Я не убежал с родины, но так получилось, что в России очень сложно сделать доброе дело. Бороться с законами, давать взятки? Не хочу. А бесплатно в нашей стране чирий на задницу не сядет. Зависть рождается раньше русских.

В Беларуси же никто по рукам не бьет. Здесь порядка больше. Я узнавал, сколько времени нужно на регистрацию фирмы. Три дня максимум. До границы едешь — все как по линейке, пересекаешь — просто катастрофа. Кочки, колдобины… В Минске я, бывает, забуду закрыть машину — она так и стоит. Никто не трогает.

И этот порядок в каждой мелочи. Моя минская квартира — 134 квадрата, московская — 105. Но в Минске я плачу коммуналку на 40% меньше. Вы платите за капитальный ремонт? Я в Минске — нет. Закон о капремонте издали идиоты. Вы так и будете платить, а капремонта никогда не будет — могу поспорить на любую сумму.

В Москве налог только на «Роллс-Ройс» — около 300 тысяч рублей за год. В Беларуси за три машины за два года я отдал 57 тысяч рублей.

А продукты какие: молочка, мясо — я как раз хочу этим заняться. Пока присматриваюсь, ищу хозяйство, абсолютно рухнувшее, чтобы поднимать с нуля. Мне до сих пор это интересно. У меня три пенсии: 45 тысяч — военная, 30 — олимпийская, 15 — московская олимпийская. Для Беларуси я богатый человек, мог бы спокойно жить, но я хочу что-нибудь делать.

В Беларуси меня радуют поля — я колхозник, я на этом вырос, я проявил себя как производственник. Конечно, в Беларуси есть проблемы в сельском хозяйстве — Лукашенко на все не хватает.

Но мне нравится жизнь здесь. На такую территорию — 10 тысяч озер и 20 тысяч рек, с ума сойти! Я отсюда никуда не хочу, ни на юг, ни на море. Грязи есть, соленые воды есть, работы хватает, дороги — сами видите.

Россия, Путин, Медведев

В России Тихонов тоже бывает, но коротко. 2-3 дня и тянет обратно — домой.

— Большая беда — что сейчас происходит со страной, на чьей территории сосредоточены 47% полезных недр земного шара. Когда белорусы ноют, что плохо живут, я отвечаю: в России живут хуже вас. Росстат дал цифры: 22 млн человек за чертой бедности. А я скажу — минимум 50.

Чтобы все изменилось, России при ее богатствах нужен царь, хозяин, мужик. Путин — это не царь, но к сожалению, главный человек в современной России. В марте я голосовал за него; я все-таки надеялся, как и вся страна, что он уберет Медведева и все правительство…

В 2000-м, когда шла первая выборная кампания Путина, у них был офис на Якиманке. Дима Медведев (для меня он был и остается Димой) сидел там и управлял. Мы зашли с другом: ну-ка, шнурок, организуйте нам коньяку, принесите бутерброды. На стене висел портрет Путина — я посмотрел и сказал: самой большой проблемой этого человека станет кадровая политика. Пусть меня накажет Всевышний, если я оказался не прав.

Мне смешно, когда говорят: президент в курсе всех дел, которые творятся в стране. Я уверен, что он не в курсе. Он слушает министров, читает бумаги, которые ему несут, — а там все хорошо. Но более 100 тысяч деревень прекратили существование.

Была такая деревня Беляевка, там жила бабушка — я пас лошадей еще с ее мужем, он уже ушел из жизни. Ту деревню снесли, я нашел эту бабушку в другой деревне Белово, на самой окраине. 54 года рабочего стажа… *, кухня меньше салона моей машины. Туалет на улице, две табуретки, холодильник, черно-белый телевизор, дом топится дровами. Приезжаю: узнаете меня? Она: Саша, это ты?

Поменял ей там все, денег оставил, закупил дров. У меня слеза навернулась. Разве это нормально при таких богатствах России? 50% страны — без газа. Зато мы говорим о Северном потоке, Турецком потоке — как только эти наши потоки закончатся, мы станем никому не нужны. Мы каждый день слушаем про Сирию и ее беженцев, и в это время на самой богатой территории планеты люди мрут с голоду.

К сожалению, наш народ привык жить в кабале — безмолвствуя и умирая. Народ ослабел, и ему не хватает лидера. За Суворовым шли в Альпы — сегодня ни за кем не пойдут, даже при всем снаряжении.

СССР, Сталин, Горбачев

— Наш лучший политик за последние 100 лет — Сталин. Черчилль сказал: это вождь всех времен и народов. Человек принял страну с сохой, оставил с атомной бомбой. После Сталина хоронили многих вождей, но народ не выходил на улицы, не плакал. А по нему плакала вся страна. Да, перегибы были — но они были у всех.

При Ельцине только перестреляли друг друга больше полумиллиона человек. Сколько умерло — не сосчитать. Страну разворовали, обезглавили и обесточили — богатства уезжали колоннами, улетали самолетами.

Сколько погибло во времена Горбачева? У меня на него такая аллергия… У меня дома был аквариум с пираньями, одна была с темным пятном — я ее звал Миша.

Несколько лет назад поехал в его Фонд, старинное здание на Ленинградке. Слушал его минут 30, потом поднял руку: Михал Сергеич, по сей день интересует — откуда идея перестройки? Мы были великой державой, держали мир в кулаке. Он объяснял одно, потом другое, левое ухо чесал правой рукой.

Я: извините, перебью. А знаете, что Ленин писал о перестройке?

Он: Ленин? Ну этого не может быть.

А я процитировал: у нас много любителей перестраивать на всяческий лад. От этих перестроек случается такая беда, о которой я в жизни не подозревал. Не перестраивать, а исправлять ошибки, которые мы понаделали.

Это 13-й том, я читал Ленина в детстве — потому что больше нечего было.

Жена, комфорт, дача

У Тихонова — четвертый брак. Первый он практически не помнит, от второго родились сыновья — Александр и Евгений (увы, трагически погиб), третий до сих пор «заноза в сердце» (с). Зато о нынешней жене — Марии — готов говорить нежно и трепетно. Такого Тихонова мы точно никогда не слышали. И вы тоже.

— Три предыдущих брака я с удовольствием поменял бы на этот. С первой женой — совсем школьные дела, мне 16 лет, я почти не жил с ней. Со второй — 25 лет вместе; своеобразно, но она была против спорта — не отдавала туда сыновей. Елена (третья жена — Sports.ru) — человек, о котором я говорить не хочу. Проклинаю день и час, когда встретился с ней и тем более удочерил ее дочь. Елена и Полина — настоящие мошенницы и нечистые на руку.

Но, видимо, у Тихонова так должно быть: 4 Олимпиады, 4 брака.

За 16 лет мы с Машей, моей четвертой и самой любимой женой, не сказали друг другу ни одного плохого слова, хотя у нас 30 лет разницы. Мы всегда с ней вместе во всех поездках, во всех командировках. Она, кстати, не хотела, чтобы я с вами встречался: они, говорит, тебя поливают. Но я ответил: Машенька, меня полить невозможно, похоронить тоже.

Она приехала ко мне в Австрию переводчицей, когда меня крепко прихватило по здоровью. Я просил близкого друга из Минска: найди мне девушку со знанием английского и немецкого; если позову парня — не поймут. Маша тогда работала в турбюро. Прилетела, побыла со мной какое-то время, захотела домой: я, наверное, улечу. Я ей: Машенька, лети! Но давай договоримся: если вернешься, то насовсем. Потом она позвонила из Минска: хочу к тебе навсегда — с тех пор мы не расставались.

Большего комфорта, чем с Машей, я не находил. Даже если бы захотел и начал копаться: что не так в ней, что не так в отношениях — ничего не нашел бы. Она удивляет меня каждый день в мелочах, готовит так — нет шансов похудеть, а я гурман. Она ищет рецепты на ТВ, в книгах. Она угадывает мысли, желания, подсказывает, как одеваться. Но умеет возразить; иногда я специально делаю так, чтобы она возразила — мне нравится это слушать.

Не знаю организатора лучше Маши. Биатлонные соревнования на Камчатке — это и ее работа. Один пример: спортсмены слетаются в Мюнхен, чтобы оттуда лететь в Россию, а у нас борт еще стоит в Москве — ни коридора, ни посадки. Машенька подняла министра МВД Германии, начальника аэропорта — в течение часа решила вопрос. Все были в шоке.

В Минске у нас квартира — много икон, серебро, ложки Грачева — я понимаю в этих делах. Ремонт длился год, но сейчас мне все нравится. Когда я дома с женой, я счастлив. Это большое счастье — когда тебя тянет в жилище.

И еще появилась дача — 25 минут от Минска. Товарищ брал деньги в долг, но не отдавал — предложил дачу. 11 соток, домик из серьезного бревна — 7 на 9 метров. Маленькая избушка, на втором этаже кое-как кровать поставить. Но я все облагородил, еще сделаю баньку. Был вариант купить дом квадратов на 300, но я как хозяйственник знаю, насколько это сложно.

Подвиг в поезде, орден Красной Звезды

Тихонова-эксперта, метафоричного, колкого, громкого и недовольного, знает вся страна. Про его победы на Олимпиадах и чемпионатах мира — тоже многие слышали. Но не все зафиксировали, какой Тихонов был мощной личностью еще в советское время. О многих историях (с допустимой гиперболой) написаны книги, но таких подробностей — например, про подвиг в поезде, за который Тихонов получил орден Красной Звезды, — нигде не выходило.

— Март 1969-го. У нас закончились соревнования в Кирово-Чепецке — торопились на поезд, кое-как успели с Володей Мельниковым, царство небесное. Вагон пустой — закинули сумки на верхние полки; у нас крайнее купе, рядом — вагон-ресторан.

Пошли в ресторан, еще там заметили: сидит мужик, вот такие плечищи, скрючился над столом. Я обратил внимание — все не с того плеча у него, бомж, что ли? Володе сразу сказал: мне тип не нравится. Перекусили, вернулись в купе, легли спать. В два ночи дверь — ба-бах: помогите, убивают!

Вскакиваю: на полу женщина, кисти черные, на спине полосы. Я хотел схватить винтовку (тогда спокойно возили оружие в поездах), но спросонья сорвал сверху матрасы и сумки. Вбегаю в тамбур вагона-ресторана: лежит истопник без сознания, голова разрезана, лужа крови, рядом железный прут чуть больше метра — ну, видимо, уголь мешать. Хватаю этот прут.

Свет горит — как потом узнали, в ресторане как раз подбивали дебет с кредитом.

Вижу того самого типа — ковыряется с сейфом у буфетной стойки. Поворачивается, хватает два ножа — и на меня: в одной руке 35 см, в другой «лисичка». И я понимаю: массой задавит — он килограмм 90, я 65. Я его прутом — по рукам, по ребрам, в живот. Он разворачивается, закрывает рукой затылок и бежит из ресторана — я прутом по хребту, хотел ногой подсечь, но уже не достал.

Он захлопнул дверь, я ее выбил двумя ногами. Смотрю направо-налево — нет, у печки — нет, двери на выход закрыты, дверь в следующий вагон тоже, но выбито стекло. Я туда полез, и он меня ножом справа. Если бы он бил снизу вверх, то пропорол бы насквозь — коротким движением; но он замахивался сверху и потерял время. Говорят же, что жизнь промелькнула перед глазами? Промелькнула: мама, бабушка, деревня…

Меня оттуда вырвал Вовка — он мне дважды спасал жизнь. Другой раз — вытащил из-подо льда, у меня шансов не было. Валюсь на спину, но с прутом — тип высовывается, пытается меня достать — я два раза попадаю ему прутом в зубы. Кровища на меня, у него башка как груша болтается — опять разворачивается и убегает. Вскакиваю и вижу: он ножом пробил стекло выходной двери и вылезает ногами вперед, головой ко мне. Я ему прутом как ахнул — и он летит на крайний путь. Я срываю стоп-кран и выскакиваю за ним через дверь.

Повезло обоим: оказывается, на крайнем пути столбы через 25 метров. Попади на столб — и не отскрести. Но насколько же крепким бывает череп, я же ему так хорошо попал — но он живой.

Заломили руки, связали, затаскиваем в поезд — и радио орет: кто может, придите на помощь, в поезде опасный преступник. Беру его пиджак: две трудовые, два паспорта — ну, фуфло. Осетин вроде, не помню, но точно с Кавказа, кричит: ребята, мне жить нельзя, убейте. Вытряхнули его в Кунгуре, передали ментам. Уже на следствии узнал: человек в бегах, всесоюзный розыск, 6 убийств — и потом его расстреляли.

Приехал домой после всего этого, уснул. Жена будит: Саша, за тобой пришли. А я же читал Солженицына, сразу думаю: за что? Высовываюсь: два КГБ-шника, молчат — им сказали, что надо срочно доставить Тихонова, и все. Садимся в черную «Волгу», они по бокам — думаю: ну все, *. Начальником управления тогда был Фролов, уже в кабинете мне: Саша, что ты молчал? Вы же герои! Я: ух, ***, а коньяк есть? И следом Вовку завели, такого же перепуганного.

Истопник и официантка выжили — 17 ножевых ран на двоих. Как сейчас помню, у официантки грудь была как будто икрой наполнена — тип перерубил ей обе ключицы. Она потом рассказывала: считаю кассу, ключи от сейфа рядом на столе. Он на нее вылетел, она ключи выкинула в окно и руками поймала лезвия — он ей все сострогал до костей. Лет 10 спустя я нашел ее в Свердловске: здравствуйте, я Тихонов…

Пиджак с наградами, музей

Пиджак с медалями, как на параде Победы — еще один атрибут, по которому можно узнать Тихонова. Правда, в последние годы он его надевает редко.

— Когда в пятый или шестой раз стал чемпионом мира, завел этот пиджак. Сначала был советский, сейчас австрийский — такой кондовый, крестьянский, не менял его лет 20. Первое время на пиджаке были ленты, но они все время сползали, что-то не влезало, что-то терялось, все задиралось — неудобно.

Купил моток проволоки и все прикрутил. Он тяжелый — 10-15 кг, не очень люблю надевать. И никогда не считал, сколько там медалей. Многие уже не узнать, многие потеряны; мы раньше ходили на парады: дзинь-дзинь, сзади кто-то подобрал и не отдал. Незачем их считать; когда считаешь — они как раз и исчезают.

Пиджак со мной путешествовал везде, сейчас висит в Тюмени у друга, я не надевал его года два. Хочу вывезти музей из Увата ближе к центру. Хочется, чтобы достойная экспозиция была более востребована. Я, как и все нормальные мужики, тщеславен, но без перебора.

Несколько лет назад был на празднике в Красноярской Академии биатлона, надел пиджак. Передо мной 100 детей. Здравствуйте, вы меня узнаете? Молчание. Обидно. Попросил руководство хотя бы сделать стенд — чтобы были ветераны, герои, достижения. Мы Иваны, не помнящие родства.

Вожак, Драчев, допинг

Про биатлон мы с Тихоновым говорить не собирались. Ему еще сто раз по ходу сезона позвонят агентства/газеты и спросят про актуальное, а он, как обычно, оседлает волну критики. Но Александр Иванович начал сам. И главную мысль, почему у нашей команды несколько лет ничего не получается, точно и емко сформулировал.

— Все говорят: Тихонов только льет грязь и критикует, но никогда не помогает. Во-первых, я не критикую, а привожу факты. Во-вторых, друзья мои, может, мне еще в 80 лет помогать? Мое время ушло, но за биатлон болит душа.

Проблема там — та же, что у страны: нет вожака. Нет Тихонова.

А вообще, в нашем биатлоне как в нашей поэзии: был золотой век, потом серебряный, потом *. И дело не в великих тренерах. Я очень близко дружил с Анатолием Тарасовым, бывал у него дома. Он мне говорил: Саша, не будет Михайлова, Харламова, Старшинова, Цыганкова и других — Тарасов никто. И он прав.

Я не умаляю заслуг Александра Привалова, который воспитал наше поколение, но тренера делают спортсмены. Наша плеяда ушла — что началось у Привалова?

***

Саша Кравцов (директор ЦСП и президент СБР с 2014 по 2018 гг — Sports.ru) — мой друг, но я скажу открыто: он совершил большую ошибку, когда пошел в биатлон. Его уговаривали, давили сверху — и он согласился. Больше желающих не было, кого только ни просили. Саше все равно надо сказать спасибо, он грамотный — отмел больше десятка случаев допинга, писал письма куда надо, общался на английском.

Я поверил в Володю Драчева. Не думаю, что он меня так использовал перед выборами — меня невозможно использовать. Это я сам поперся, за это извиняюсь перед всеми. Я ошибся в Володе. Я помнил его серьезным спортсменом, думающим, заводным. Но потом на какое-то время потерял его — когда он ушел в политику, в Думу. Мы виделись в те годы, но мимолетно.

Время прошло, человек изменился; сейчас в башке у него одно — карман. Он пришел не созидать.

Вы спрашиваете, почему я не помогаю биатлону. Я предложил помощь Драчеву сразу после выборов. Конференция закончилась, мы накрыли стол, посидели, я спел несколько песен и потом сказал ему: собери в Москве профессионалов. Но он исчез, месяц не поднимал трубку. Потом мы встретились — и я послал его, сказал: как дойдешь — позвони. Он еще не дошел.

***

Пока я был президентом СБР, у нас был всего один допинг-случай — Оля Медведцева на Олимпиаде-2006 в Турине. Ее подставил муж Валера.

У меня было очень плохое предчувствие, я зашел в их номер в отеле — сели попить чай. Спрашиваю: Валера, у вас все в порядке? Ответ дословно: Александр Иванович, к нам приехала врач, очень опытный специалист. Я ему: Валера, все специалисты умерли в СССР. Сейчас сатана достал самое страшное оружие — деньги. Но Валера ни в какую: Александр Иванович, она подготовила легкоатлетку на мировой рекорд, не беспокойтесь.

Я не стал спорить и попрощался. Переубедить этого удмурта… Его легче убить. Думаю: ну все, *, приехали. Легкоатлетку один раз укололи, она пробежала. Но где она сейчас?

Результат вы знаете.

А Оля, уже пойманная, давала интервью: Тихонову некогда меня защищать, он мечтает стать президентом IBU. Ну, чего я только ни сносил… Если бы не Тихонов, Оля бы села: допинг в Италии — это уголовка. Когда все вскрылось, я прилетел в олимпийскую деревню: хватайте манатки — и в машину. Быстро пересечь границу Италии! Сюда едет полиция, вам осталось 10 минут — или вы сядете на 5 лет. Я ее затолкал в автобус, по-моему, прямо в комбинезоне — и они уехали. И точно, минут через 15 приехала полиция.

В биатлон ее возвращал тоже я: Оля, ты обязана уйти олимпийской чемпионкой, жду, готовься. Валера поначалу был против, но Оля с характером…

Музыка, Высоцкий, Шостакович

Тихонов поет по телефону, в машине, на торжественных ужинах. Любимые песни — Высоцкого, которого он знал лично. И чем безумно гордится.

— Мне повезло в жизни: я был знаком с великим спортсменами, певцами, актерами, режиссерами, музыкантами. Я обожаю Высоцкого. Его произведения — уникальные: их можно и петь, и читать. Казалось бы, несопоставимые вещи, но попробуйте. Мне посчастливилось петь под аккомпанемент Высоцкого на гитаре.

Я снимал квартиру на Площади восстания — во времена Союза это было не очень принято, но друзья-дипломаты уехали в США и оставили ее мне. Я за все платил — деньги были, я хорошо играл в карты. Сталинка, квадратов под 100, высокие потолки, старая мебель, а внизу гастроном.

Это конец 60-х — начало 70-х — по вечерам у меня собирались компании: Боря Хмельницкий, Ваня Дыховичный, Женя Евтушенко (мы близко дружили, он мне первому читал рукописи «Братской ГЭС»), художник Брусиловский, раз или два заходил Андрей Миронов. И мне как-то говорят: сегодня будет Высоцкий, придет после спектакля.

И вот он заходит: «Привет всем!». А я готовил, был в фартуке, выглядываю: ***, кумир стоит. Я человек сильный и крепкий, но перед ним было что-то такое… Не робость, но он сразу вызывал уважение. Я правдолюб и правдоруб: в те времена мало кому кроме Высоцкого и Райкина удавалось критиковать ЦК, петь о нашем безобразии. Вытер руки, поздоровался — и он: «О, Александр, рад!». О спортсменах тогда много писали, да и я показывался в Театре на Таганке.

В те годы была проблема с виски, но у меня дома всегда что-то было. Выпили грамм по 70 за приятное знакомство, в тот вечер он выпивал совсем мало. Посидели, поговорили — и он ударил по струнам. Трудно вспомнить, какую песню спел первой. А потом я вступил сзади:

«Я спросил тебя: «Зачем идете в гору вы? —
А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой…»

Он подыгрывал и потом сказал: первый раз слышу исполнение лучше моего. Попробовали и «Чуть помедленнее»… Потом встречались с ним много раз — жаль, нечем было сфотографировать — да и не думали об этом. Пили из одной кружки, из одного ковша — и никто не болел.

Домогаров соревновался со мной, кто лучше исполняет Высоцкого. Ему давно сказали: ты проиграл — но бутылку он мне так и не поставил, мы все никак не увидимся. Я неплохо пою песни Высоцкого — слышали? Так это записано почти на кухне. Если бы в нормальной студии…

Кто мог сидеть с Дмитрием Шостаковичем до утра и пить вино? Тихонов. Макс, его сын, как-то пригласил на дачу в Переделкино, в писательский поселок, там собралась хорошая компания. Макс готовил перепелов, я притащил вино. Немного побродил в одиночестве и увидел лестницу вниз; заглядываю — сидит старший Шостакович, с челочкой, в очках.

Я: сударь, вы почему в одиночестве?

И он смутился: ну, я вот так…

А я продолжаю: и пустой стол! Одну секунду.

Взял наверху пару бутылок, колбасы, хлеба. Сели с ним.

Он: да-да-да, я слышал о вас.

Я ему: а я тоже могу о вас кое-что рассказать. Хотя у нас привыкли, что спортсмены — никчемный народ. Читал, что в вашей консерватории шефом был Глазунов, а министром просвещения тогда — Луначарский. Глазунов как-то пришел к Луначарскому и говорит: хочу получить дополнительное питание для Димы Шостаковича, ему 14 лет. Луначарский спросил: а он что, пишет гениальную музыку? Глазунов: нет, пока что дерьмо, но за ним будущее. И вам дали дополнительное питание.

А когда в консерватории случился пожар, то последним ушли вы, Дмитрий Шостакович — играли, не поддавались панике, до тех пор, пока под вами не загорелся пол.

И у Шостаковича покатились слезы…

Горжусь, что я застал те времена. Какой был расцвет в спорте! Спортсмены были интеллигенцией, боксеры, борцы — умнейшие люди. Борцов очень уважаю, хотя подначиваю: у вас такой вид спорта — откуда ни смотри, всегда видна задница.

Машины, шубы

Шубы Тихонова — одна из главных тем на биатлоне. Приедет Тихонов в рыжей лисьей? Или в темной норковой? И главное — на каком авто?

— Когда-то у меня стояло 11 машин в ряд. Моя гордость — 600-й «Мерседес» (129 кабриолет), их было два на весь Союз. Шикарная машина, но я продал: и возраст не тот, и ездить на кабриолете по Москве — шансов нет, задохнешься. Был кабриолет «Бентли» — роскошный салон, отделка слоновой костью. Был микроавтобус «Шевроле» для путешествий, был «Гелендваген».

Но я пришел к тому, что больше двух машин на человека — уже лишнее. Машина, как и оружие, должна постоянно быть в работе. У нас с женой сейчас три: она ездит на 450-м «Лексусе», я оставил белый джип «Мерседес» и белый «Роллс-Ройс». Чем интересен «Роллс-Ройс» — первая модель с конвейера подарена английской королеве, вторая — у меня. Получается, первым купил я — я же привык в спорте, что вторых не помнят.

Бывает, «Роллс-Ройс» подолгу стоит у дома; месяц-полтора не трогаешь, потом проводишь пальцем — пылинки нет. А в Москве у меня гараж напротив «Газпрома» на Наметкина: три дня не проходит — загоняй на мойку.

Чаще пользуюсь «Мерседесом», но думаю заменить на «Порше» — мне по характеру ближе. Я даже из Минска в Москву не лечу, а еду: обычно часов 7, а рекорд — 4,5, когда надо было передать документы к самолету. Паркуюсь всегда мордой на выход — вдруг бежать? У мужика все должно быть продумано.

***

Шуб у меня три: соболья, норковая и из камчатской лисы. Все сделаны на заказ; соболья — во Флоренции, почти на родине Леонардо да Винчи. Лисья и норковая — в Красноярске.

Все говорят: эпатаж! Нет, дорогие мои, я не собираюсь никого эпатировать или шокировать. Я лишь хочу выглядеть представителем великой державы. Вы этого не застали, а мы воспитывались на уравниловке: у всех все одинаковое — так учили не уважаемые мной коммунисты.

Но профессор не должен одеваться как грузчик. Некоторые мои ровесники из спорта до сих пор ходят в костюмах, которые получали на Олимпиадах, — это та самая уравниловка. А возьмите старую Россию: Урал, Сибирь — в шубах ходили купцы, зажиточное население, и никто не стеснялся. Почему должен стесняться я? Стесняются пусть те, кто украл.

А я заработал! Заработал на агрофирме больше, чем многие на большом бизнесе. Виталий Смирнов говорил мне: где биатлон, а где свиньи? Но я отвечал: да, свиньи не моются, но зато и не дешевеют.

В 90-х начал с 1 500 га в Ростовской области — это очень мало. На этой земле был сорняк по пояс, в селе Киселево все было разворовано, растащено, одни колхозники и бабки. Я довел до 19 500 га, поставил пекарню, мельницу, кирпичный завод, заасфальтировал 12 км дороги. В агрофирме работало человек под 800 — те же люди, вчерашняя пьянь. Народ ожил, потому что поверил. И долго жил счастливо, имея работу и деньги.

Охота, оружия и трофеи

— Я охотник. Тургенев сказал: если охотник — значит, приличный человек. Хотя дерьма тоже хватает.

Моя гордость: у меня нет ни одного трофея, все раздариваю. Это началось еще с деревни: убил зайца — отдал. И отдаю по сей день. Исключение — шкура волка лежит в минской квартире, больше ничего. У меня правило: добыл — дари. Я не заготовитель: если есть лицензия на одного лося, то будет добыт один лось. Я расставался с людьми, которые пытались прибрать лишнее.

Охотник от Бога — это Виталий Смирнов: сумасшедшая память на ружья, на все марки стали. Мы много охотились вместе. Огромное уважение — человек вырос из обычного спортсмена до таких ролей, много лет был и остается на ведущих позициях в МОК.

У меня была большая коллекция оружия, 43 единицы в квартире: покупал старинные модели, что-то восстанавливал сам, что-то отдавал на реставрацию. Когда случилась вся эта инсценировка с покушением на Тулеева, их сгрузили как дрова.

Очень любил охотиться с дриллингом (комбинированное трехствольное оружие; Тихонов настаивает на произношении «триллинг» — Sports.ru) как в «Богатстве» у Пикуля: он был популярен, когда на Дальнем Востоке была война с японцами. Мой был без оптики, но я с ним добыл полярного волка — стрелял на 200 с лишним метров. Повезло.

До сих пор помню карабин ижевского производства, «Изюбр». Эту модель делали в подарок Брежневу. Оружейники не говорят «ружье» или «оружие»; они говорят — машина. Тогда изготовили две машины за номером 0101, они прошли испытания; Брежневу отправили второй, первый — мне.

Сейчас оставил себе пневматику и дриллинг: один ствол гладкий, два нарезных. Мне хватает, я уже настрелялся.

Как чуть не сгорел, но выжил

— Как-то глубокой осенью полетели вертолетом в тайгу на несколько дней — с Ваней Ярыгиным, его родным братом Сашкой и зятем Генкой. Для них это была рыбалка, для меня охота. Взял карабин, грохнул марала в тайге, нарезал, притащил рюкзак. Я люблю мясо варить, котел уже был готов, дрова уложены. И решил растопить баню.

Рядом стояли две бочки с керосином для вертолета, который должен был прилететь за нами, и одна бочка с соляркой. Попросил Генку принести солярки, а было темно — он по ошибке приволок две двухлитровые банки авиационного топлива. Я одну поставил в дверях, вторую взял. Поплескал — ну вроде соляра. А баня уже чуть-чуть топилась, что-то горело, и я туда как ахнул два литра.

Оттуда сразу труба огня, у меня правая рука вспыхивает, я опрокидываю другие два литра у двери — подо мной взрыв. Я вылетаю из бани — ну просто факел, Генка с перепугу аж убежал в реку.

Первое — паника, я ничего не вижу и горю. Люди оттого и гибнут. Помогло, что штаны болоньевые, с подкладом — ноги остались целы. Срываю офицерскую рубаху и кое-как тушу себя. Знаете запах, когда жарят сало? Вот так и было. И это еще в первые секунды я растерялся — надо было, как Генка, сразу в воду. Но не догадался. Потушил себя — и все.

Меня замотали, Ваня почему-то решил, что надо есть сырую картошку. А я как головешка: лицо обгорело, на лбу волдыри, на руках каждый фаланг вздувается отдельно, за несколько часов скапливается жидкость. Я их просил: прокалывайте. Они берут нож и не могут — до того страшно. Я зажимал свой охотничий нож в столе и сам на него насаживался — руками, потом лбом — все эти волдыри протыкал. И пил водку. Водка блокирует распространение молекул гангрены — я этого не знал, пил просто так, чтобы хоть забыться. Налил, проколол, забылся. Ваня сидел рядом и плакал. Вертолет надо было ждать 5 дней — у нас ни связи, ничего нет.

Так просидели 3,5 суток. Лодками меня везти было далеко, да и не было такого мотора. Повезло, что Наташа Ярыгина отправила за нами вертолет на сутки раньше, чем планировалось. Вылетели в Абакан, ребята по рации передали, чтобы меня сразу встречала скорая. Привезли в больницу, и главврач — пидорас законченный: кого вы тут привезли, у меня что, своих мало?

Сгрузили меня на операционный стол. Я: а что будет-то? И врач мне молча показывает: отрежем руки по локоть. Я вскочил и как его ахнул — он улетел к стене. Я выбежал из этой больницы: везите в Красноярск и дайте мумие (природное лекарство — Sports.ru). Позвонил Валере Пироговскому, он работал доктором у борцов.

В Красноярске меня замотали тканью с разведенным мумием, оставили только маску с дыркой. Я просидел двое суток в одной позе, согнув руки в локтях — спал так же. Через дырку меня кормили, давали воду. Еще простыней закрыли зеркало, чтобы я не смотрел. Сутки на пятые, наверное, Валера сказал: ты мужик сильный, пошли к зеркалу. Помните Квазимодо? То же самое: цвет испорченного сала, все отмерло на лице, на руках, все висит лохмотьями. Валера мне пинцетом снимал эти ленты, а я шутил: епт, жаль, фотоаппарата нет.

В итоге — розовый, как задница новорожденного. Единственное, слишком рано начал сгибать руки — видите, они у меня поведенные. Но зато на месте.

Тюрьма, пытки и уроки

Август 2000-го. Самая темная история из жизни Тихонова — подозрение в организации покушения на экс-губернатора Кемеровской области Амана Тулеева. Экс-биатлонист провел полгода в тюрьме, а после изменения меры пресечения покинул Россию и эмигрировал в Австрию.

На родине он не появлялся пять лет. И только телеграмма Тулеева спасла положение: «Всегда гордился вашими достижениями. Никогда не держал и не держу на вас зла».

В 2007-м суд все-таки признал Тихонова виновным, но он был освобожден прямо в зале суда по амнистии в честь 55-летия Победы. До сих пор биатлонист не признает вины.

— История с покушением — выдуманная. Все было проплачено Дерипаской, люди делили очередной кемеровский куш. Я публиковал телеграмму от Тулеева, у него нет претензий ко мне. Я его никогда и близко не видел.

Главный урок из всего этого дела: за державу обидно. Если со мной, известным спортсменом, обошлись так, то кто тогда все остальные? Этот народ — мусор для тех, кто обворовывает страну.

Меня ломали психологически — им надо было, чтобы я подписал чистый лист. В стакане во «Внуково» посадили возле туалета, чтобы люди ходили и смотрели; перевозили по ночам, не давали воды. В ИВС дали рваные матрасы, все зассанное, ни простыней, ничего.

В тарелку накидали тараканов и смотрели сквозь кормушку на мою реакцию. Я тараканов достал по одному и начал есть: ресторан «Пекин» рядом не стоял. Хлоп — кормушка закрылась. Как-то в нее заглянул козел Никитин, начальник УВД Ивановской области: ну, как дела? И рожа ехидная такая. Я подошел — и как дал ему в лоб.

Привели из лепрозория девку — ноги-руки в экземах, и она поварешкой мешала баланду, из которой всех кормили. Я подошел: ребятки, это блюдо мне дороже любого, можно я ложкой прямо из бака? А ты, лапонька, королева красоты.

Я улыбался. Нельзя давать людям пищу; даже если все очень плохо — то все хорошо. И они докладывали наверх, что я не ломаюсь. Я видел, как меня уважает народ. Зеки предлагали бунт, но я отказался. На 10 или 12 последних дней увезли в лагерь смертников. Там даже предложили операцию на ноге — у меня были с ней проблемы. На обходе врач бросила мне бумажку: не соглашайтесь на операцию, вас зарежут. Я смыл бумажку в сортир и отказался — там туберкулезников резали как собак.

Меня выпустили в воскресенье, хотя в этот день никого не выпускают. Оказывается, Путин был в Австрии — и Клаус Ляйстнер, с которым я тогда еще не был знаком (тогда — генеральный секретарь горнолыжной федерации Австрии — Sports.ru) и мой давний приятель Володя Алейник (призер Олимпиады по прыжкам в воду — Sports.ru) ехали с ним в лифте. Охранники оставили президента России в лифте с двумя иностранцами!

И Ляйстнер ему коротко бросил: весь мир следит, как получилось, что такой спортсмен, как Тихонов, оказался в тюрьме. Путин вышел из лифта: срочно мне Устинова (тогда был главным прокурором). Тихонова отпустить!

И ко мне прибежали: Тихонов, с вещами на выход.

Выхожу, за воротами черная «Волга». Из нее выходит девушка, представляется: Вентцимерова, с канала «Вечерний Новосибирск», давайте подвезем. Думаю: как вы узнали?

А рядом с ней мужик в кожаном пальто. У меня глаз наметанный — ну, динамовец чистый, я их так называю. Сажусь на заднее сиденье, она зажалась в угол — и я все понял. Тот, в пальто, разворачивается и протягивает чистый лист: Александр Иванович, я ваш поклонник, поставьте автограф. Я — водиле: тормозни. Беру ручку — и через весь расписываюсь лист: на, береги, *, этот автограф будет стоить дорого, когда помру. Но это нескоро.

Фото: личный архив Александра Тихонова; РИА Новости/Григорий Сысоев, Алексей Филиппов, Владимир Песня, Владимир Вяткин, Екатерина Штукина, Юрий Сомов, Сергей Черных, Михаил Озерский, Дмитрий Донской, Яков Берлинер, Анатолий Гаранин, Александр Вильф, Мищенко; globallookpress.com/Alexander Chernykh/Russian Look, Pravda Komsomolskaya/Russian Look; biathlonrus.com; REUTERS/Vasily Fedosenko